В его руках пара викторианских перчаток — не просто аксессуар, а манифест. «Хорошие вещи живут долго, — говорит Нарцисо Родригес, перебирая тончайшие швы. — Они становятся историей». Для него это не метафора: после 25 лет в индустрии, где все измеряется трендами и продажами, он выбрал путь вне системы.
Когда в 1997-м он запустил бренд, его имя гремело как саундтрек к эпохе. Но пандемия стала точкой перелома: «Я закрыл лейбл, будто захлопнул дверь шумного клуба». Вместо показов — частные клиенты. Вместо дедлайнов — партия в мяч с близнецами у школы в двух шагах от ателье. «Теперь я шью, когда вдохновение стучит в дверь, а не когда календарь приказывает».
Его карьера — готовый сценарий для голливудской драмы: ученичество у Оскара де ла Ренты, работа с Донной Каран и Кельвином Кляйном, культовое платье для свадьбы Кэролин Бессетт-Кеннеди. «Тогда мы не осознавали, что творим историю, — смеется он. — Просто выкладывались на 200%, как сумасшедшие».
Сегодня его клиентки — Джулианна Маргулис и Клэр Дэйнс — носят его вещи десятилетиями. «В этом есть магия: платье, переданное дочери, — как письмо в будущее». Для него это важнее любых наград: «Когда страсть, вложенная в каждую строчку, переживает время — вот настоящий триумф».
Его эстетика родилась в кубинско-американском доме в Нью-Джерси, где тетя Конча блистала в самодельных костюмах «а-ля Шанель». «Она учила эмигрантов выживать, но делала это на шпильках, — вспоминает дизайнер. — Это был урок: роскошь — не в цене, а в смелости быть собой».
Сейчас, когда индустрию захлестнули «стилисты-селебрити» и контрактные красные дорожки, Родригес словно возвращает моду в эпоху ателье, где клиент — не walking billboard, а соавтор. «Настоящий стиль — как отпечатки пальцев. Его не подделаешь».
